С борта корабля наблюдаю за движениями одинокой чайки, которая, не торопясь, колқшется в море среди волн. Вокруг есть и другие чайки, но они плавают парами или группами. Иногда они прижимаются друг к другу крыльями и соединяют клювы, как бы шепча что-то друг другу, будто судачат о ком-то или по крайней мере подтрунивают над одинокой чайкой невдалеке. Пары же смотрят друг на друга без слов, словно подтверждая мысль о том, что "влюбленные говорят взглядом"... Клюв одного на плече другого, у иного левое крыло закрывает голову партнера, будто защищают друг друга от начинающего моросить дождя... Только одинокая чайка отличается ото всех: гордо подняв голову, как гордый смельчак, смотрит она в бескрайний горизонт за морем. Я тоже гляжу туда же что и птица, пытаясь понять, что же там. На горизонте как бы живут три времени, три измерения, три жизни: прямо над нашими головами плывут облака, капает дождь, а немного дальше, где-то в 10-15 шагах (измерение с точки зрения облака), люди будто бы греются 18-ти градусным теплом солнечных лучей; чуть далее на таком же расстоянии, под другим облаком, дождь льет еще яростнее, а люди, кажется, счастливее всех, они наблюдают как садится солнце. Эта одинокая чайка, глядя на карту неба, понимает все эти события лучше всех. Неужели нужно родиться чайкой чтобы понять все это?
В этот момент корабль, на котором я нахожусь, торопливо проплывает мимо чайки и вскоре она совсем исчезает за горизонтом...
В гомоне и шуме я перевел свой взгляд снаружи на пассажиров, сидящих внутри корабля — точнее, среди музыки, которая окружала нас, прозвучал незамысловатый, но несущий слова волнующие человеческую натуру, голос. Я не сразу обнаружил поющего, потому что, согласно местным обычаям, они сидят среди пассажиров. Наконец, я заметил красивую женщину лет 50, которая слегка наклонила голову, как будто она изрекала свои горестные слова не людям, а земле. Если бы у нее не было микрофона, я, возможно, все еще искал бы ее среди десятков пассажиров. Перед женщиной стояла небольшая коробка. Кто-то иногда бросал туда монеты. Однако женщина продолжала петь, как будто она пришла сюда не ради заработка, а просто передавала свою боль этому кораблю, этим людям, не отрывая своих глаз от земли. “Ох, я ничего не забыла...”
Все время, и когда корабль пристал к пристани, и когда пассажиры один за другим начали покидать его, и даже когда я в последний раз оглянулся, сходя с корабля, женщина продолжала петь. Она ни разу не взглянула ни на коробку, ни на деньги, разбросанные на его дне. Она продолжала подавленно рассказывать свою судьбу, пряча ее в музыке...
Я вышла на берег, ступая над волнами. Люди кишели здесь как капли морской воды на высокой волне. Если бы я сказала, что "на одну чайку приходится тысяча людей", думаю, это не было бы преувеличением. На пути встречаются не столько твои ноги или твоя обувь, а больше чужие ноги и чужая обувь, и мелькает мысль: "А это мои ноги!? Эээ, это же мои кроссовки?! Боже, когда же я их купил, я же не люблю коричневую обувь!? О, а туфли то покрылись пылью!" Устав от этих мыслей, сажусь на одну из шумных скамеек. Я ищу место, где людей поменьше. Но тут же кто-то садится рядом со мной:
- Мерхаба! – новорит этот тип, отрастивший на своем подбородке длинную бородку не в силу возраста, а чтобы придать своему виду серьезности.
Не отвечаю.
- Можно познакомиться? Я ищу друга...
И так далее, и так далее...
Уходя, ни разу не оглядываюсь. На самом деле, я такая и в жизни — не даю вторых шансов тем, кого оставила в прошлом. Никогда! Искатель друзей с бородкой тоже остался позади, на той скамейке, с недовысказанными словами. Кажется, люди не знают, что у меня лишь одна жизнь, и она уже приближается к закату... Наконец, я "нашла свою обувь". Во всяком случае в этом петляющем проулке прохожие могут видеть свои ступни. Слава Богу.
Это море не перестает влюблять в себя. Найти место вдали от людей невозможно. Везде рыбаки. Среди них много тех, кто всю свою жизнь провел здесь, удя рыбу на этом побережье. Вот этого старика я вижу всегда, когда прихожу сюда. Он ни с кем не разговаривает, кажется, он забыл про мир вокруг. Наверное, он разговаривает только с морем и с рыбой, которую ловит. Иногда он подходит к ближайшей скамейке, ест свой обед, или наливает в маленькую пиалку напиток, завернутый в бумагу и спокойно выпивает. Потом снова берет свою удочку... Он — как чайка, которую я видела в море. Он такой же старый, такой же беднқй, и такой же одинокий... Окружающие не обращают на рыбака внимания. Их не интересует его жизнь. Они даже не знают его, хоть он и провел на этом берегу здесь годқ своей жизни... Возможно, другие рыбаки пришли сюда много позже него. Возможно даже, что когда он только начал приходить сюда, некоторые из них только появились на свет. Почему-то я начала думать, что этот старый рыбак на самом деле и является владельцем этого побережья. Почему бы и нет? У него больше опыта в ловле рыбы, чем у кого-либо другого. Интересно, как звучит его голос? Может, никто пока и не слышал его голос? Может быть, я буду первой?
Приблизилась.
- Извините, вы же рыбак?
Он хмуро посмотрел в мою сторону. “Чего тебе?” как будто говорило его лицо.
- Я хотела купить рыбы.. Поэтому...
Рыбак отвернулся будто и не слыша меня. Я хотела повторить свои слова, он он отошел от меня и натянул свою шапку на лоб еще ниже.
Конечно, я все поняла. Отступила на шаг и собралась продолжить свой путь. Потряхивая бородкой, передо мной стоял человек, искавший друзей.
- Э, да он даже не взглянул на тебя! Точно как ты не взглянула на меня...
Он и вправду смеялся надо мной.
В этот раз я сравнила весь свет, всех людей с той одинокой и гордой чайкой, а себя с ее соседками-сплетницами...
Отвратительно!
Сабохат Рахмон
